ПОД ПРИКРЫТИЕМ: Исповедь судебно-медицинского эксперта

Сегодня в нашей рубрике ПОД ПРИКРЫТИЕМ необычный гость – судебно-медицинский эксперт. Это рассказ серьёзного человека о серьёзных вещах, и, в какой-то степени, рассказ этот не для впечатлительных людей. Однако, если вы набрались смелости, мы обещаем – скучно не будет!

«Мы все – дети одной страны, и наша страна должна о нас заботиться. Однако ни для кого не секрет, что в нашей стране мало медиков, а в нашей специальности их не хватает катастрофически. Моя история началась так... Будучи студентом медицинской академии в начале 90-ых годов, я вообще не знал, что существует такая медицинская отрасль. Когда на пятом курсе у нас начался цикл судебной медицины, я понял, что это моё. Администрация была очень удивлена моим выбором профессии, мол, как такое возможно – вы пришли сюда сами?... А всё дело в том, что судебно-медицинскими экспертами становятся, как правило, те, кто не прошёл, например, в хирургию. Надо признаться, поначалу я и сам был удивлён, куда я попал?..»

Человеческое тело – это объект исследования. Мы не режем, мы вскрываем.

«Это всё, конечно, лирика. На самом деле, я люблю свою работу, наверное, это меня и спасает, ведь работать приходится очень много. Официально мой рабочий день длится семь часов. Неофициально – 12-15. А бывает и все 17... Порой, вызывают ночью. Работа есть всегда. Некоторым тяжело понять, как такая работа может нравиться. Нас считают чуть ли не маньяками, но это, конечно, неправда. Когда начинается экспертиза, человеческое тело (либо живое, либо мёртвое) – это объект исследования. Мы не режем, мы вскрываем. Мы не рассматриваем, мы исследуем. Все процедуры и исследования, которые мы выполняем, описаны законодательством.

Надо признаться, в нашей работе много негатива, и в обществе нас не любят. Мы не можем себя рекламировать, как это делают, например, стоматологи или акушеры... Порой люди думают, что мы система, которая берёт заказы, и экспертиза покажет им то, что они хотят. Однако это не так. Мы среди двух огней – пострадавшему мы пишем слишком мало для суда, подсудимому – слишком много. Порой, в процессе следствия люди узнают даже то, чего они знать не хотели. Жалобы идут со всех сторон. Поэтому наша профессия такая непопулярная. У других врачей есть отдача – пациенты могут их благодарить. У нас этого нет».

Если реальных изнасилований в год – один-два, то псевдоизнасилований – 15-20.

«К нам привозят погорельцев, избитых, людей, пострадавших в автокатастрофах, утопленников. Мы сталкиваемся с жестокими изнасилованиями с переломами костей. Однако бывают и псевдоизнасилования, когда женщине «не понравилось», и она пошла писать жалобу. Если реальных изнасилований в год – один-два, то псевдоизнасилований – 15-20. Однако по типажу работы, по времени исследования и по загруженности лаборатории нам приходится делать всё как положено. Поэтому я считаю, что за псевдозаявления и необоснованные жалобы надо наказывать.

Псевдоизнасилование я могу определить практически сразу – опыт работы уже большой. Был один «забавный» случай... Девочке-подростку подарили телефон, а телефон ей не понравился, ну, она его и выбросила. Маме же сказать об этом побоялась. Решила, что лучше будет соврать – мол, на неё напали и телефон этот отобрали. Для правдоподобности даже расцарапала себе лицо... А в таких случаях ногти ради экспертизы приходится срезать, так как под ними могут остаться фрагменты кожи нападавшего, и экспертиза, конечно, показывает всё, как оно было на самом деле. Получается, из-за какого-то телефона ребёнок согласен сесть на гинекологическое кресло, пройти достаточно неприятные и, в какой-то степени, даже унижающие процедуры, готов нагло врать взрослым, и всё вместо того, чтобы честно сказать маме, что ему не понравился телефон».

Если на человека в лесу упало дерево – это несчастный случай, а если в городе – это халатность.

«В нашей работе есть некоторая сезонность. Например, весной очень много автотравм. Обычно это происходит потому, что весной за руль садятся те, кто всю зиму водить боялся... Лето – это утопленники. Взрослые люди тонут в состоянии алкогольного опьянения – ведь пьяному, как известно, море по колено... Если бы. Люди у нас очень любят алкоголь, и это проблема. Зимой к нам несут умерших от переохлаждения.

Вообще, надо сказать, что виной большинству происшествий является элементарная халатность. Если на человека в лесу упало дерево – это несчастный случай, но если в городе – это халатность со стороны служб, которые должны следить за тем, чтобы старые деревья, представляющие собой опасность, были спилены».

Мы – не рентген, нам нужно время. В нашей работе нет срочности.

«Мёртвый человек – это не всегда криминал. В случае каких-то сомнений, семейный врач дает направление на вскрытие, и если уже патологоанатому кажется, что есть признаки насильственной смерти, то за дело беремся мы, судебно-медицинские эксперты. Такие случаи редки, но бывают. Бывают так же случаи, когда свидетельство о смерти выдаётся вслепую, часть родственников спешит похоронить усопшего, а другие требуют вскрытия. В таком случае нужно идти в полицию и писать заявление. И, к сожалению, бывает и так, что врач написал диагноз смерти – сердечник, а на самом деле там колото-резаная рана. В моей практике таких случаев было около пяти.

Если вы любите детективные сериалы, не верьте им – профессия судебно-медицинского эксперта показывается там в духе лёгкой комедии. Где это видано, чтобы эксперт на глаз определял причину смерти? Мы не рентген, нам нужно время. В нашей работе нет срочности, порой нам нужно два, три, а то и четыре дня, чтобы закончить вскрытие. За всё время моей практики у меня не было ни единого прокола. Ни одного суда, где я бы написал неправильного заключения».

Трупный яд – это сказки. Есть трупная вонь, но она никогда не бывает такой ужасной, как вонь немытого человеческого тела.

«Наша работа в какой-то степени опасна, ведь если случается порезаться во время вскрытия (например, ломается инструмент), то всегда присутствует вероятность заражения гепатитами или СПИДом. В свою очередь, трупный яд – это сказки. Есть трупная вонь, но она никогда не бывает такой ужасной, как вонь немытого человеческого тела. Бомжи воняют так, что запах даже слегка подгнившего тела усопшего не может перебить запах грязи, которую человек носит на себе месяцами. Вот к этому привыкнуть невозможно. Несмотря на маску и перчатки, этой вонью пропитываются волосы и ногти... Жена смеётся, что мой шкафчик воняет моргом. Но она у меня тоже врач – в этом плане мы друг друга понимаем».

Что происходит, если нашли, например, человеческую руку?

«На моей практике не было случаев каннибализма, однако случаи расчленения встречались. Что происходит, если нашли, например, человеческую руку? Бывает, конечно, что зверьки объели тело, и здесь нет никакого криминала – человек умер своей смертью по какой-либо причине, однако бывает и такое, что человека сбила машина, его тело разрубили топором и раскидали по лесу. Это, конечно, ужасно.

В любом случае, экспертиза может определить, от живого или мёртвого тела отрезана эта рука, можно ли снять с неё отпечатки пальцев, каков метод среза – рубили, резали, кололи – или, может, человек попал под поезд, или на руке есть следы зубов зверьков... Группа крови, ДНК, мужская, женская рука или же детская... Но этим занимается лаборатория».

Во мне живёт какое-то коллективное чувство вины за то, что результат моей работы влияет на жизнь других людей.

«Я не люблю находиться в местах скопления людей, не люблю ходить по магазинам. Вроде бы ничего плохого я не делаю – я просто выполняю свою работу. Однако во мне живёт какое-то коллективное чувство вины за то, что результат моей работы влияет на жизнь других людей, и влияние это далеко не всегда положительное. Я не могу делить людей на богатых и бедных, на «нравятся» и «не нравятся». Лучшая награда за мою работу – это чувство, что я сделал, я разобрался, и чувство это имеет очень весомую силу. Хотя зарплату, конечно, тоже никто не отменял.

Что я делаю после работы?.. Первым делом – это, конечно, душ. Вообще, должен сказать, я страдаю синдромом выгорания. У меня нет хобби. Счастье – это выспаться в субботу... Отпуск я стараюсь проводить за границей – путешествую со своей семьей по Европе. Причем, всегда на машине, для меня это некая отдушина – когда я за рулем, я снимаю стресс».

Чувствительному человеку вообще в медицине делать нечего.

«Бывает, меня просят об экскурсиях, но я считаю, что не медикам у нас делать нечего. Если это студент медицинского факультета, то ему я всё покажу и расскажу. Всё-таки к этому надо быть готовым, я к этому шёл – это мною выбранный путь, а не праздное любопытство. Я научился ставить барьер, и я не пропускаю всё через себя. В себе это носить нельзя. Чувствительному человеку вообще в медицине делать нечего.

Многих несчастных случаев, с которыми нам потом приходится работать, можно избежать. Поэтому я хочу сказать – любите своих близких, следите за тем, что они собираются делать, заботьтесь о них, предостерегайте. Если мы с вами будем внимательней, трагедий будет меньше».

#ПОДПРИКРЫТИЕМ #судебномедицинскийэксперт